Любимой Рушаночке (г. Казань)

Вот и наступил этот долгожданный момент! Володя ушёл, и мы с Рушаной наконец-то, наверное, впервые за более чем 2 года дружбы, остались наедине. Именно об этом я просил Бога сегодня утром: просто остаться наедине, хотя бы на час, ведь нам с Рушаночкой просто необходимо поговорить по душам…

– Всё, Серёжа, теперь ты можешь позвонить своим родственникам, – неожиданно вернула меня к реальной жизни Рушана. А ведь мне действительно скоро уже пора ехать домой, а перед этим ещё нужно зайти к дяде Юре. Как быстро летит время!

– Сначала мне нужно удовлетворить свои физиологические потребности, – улыбнувшись, сказал я и пошёл в туалет. Не то чтобы я решил оттянуть звонок, я просто действительно сильно хотел в туалет. Я ведь не Бог, я – человек. И как бы гордо это не звучало, в плане физиологии человек не так уж и далеко ушёл от животного мира. Плохо это или хорошо – не мне решать, вероятнее всего, всё-таки хорошо.

– Да, важнее всего для человека физиологические потребности, потом социальные, а уж потом – идеальные! – засмеявшись, откликнулась на мои мысли Рушана.

– И это правильно, – улыбнулся я и заперся в “комнате философских раздумий”.

Вскоре я вышел, приняв вполне определённое решение. Прошёл в зал. Рушана сидела в кресле с трубкой радиотелефона в руке.

– На, звони, – протянула она трубку. Я взял телефон и присел на подлокотник.

– У меня осталась ещё одна физиологическая потребность, – натянуто улыбнувшись, я положил трубку на диван и, склонившись к Рушаночке, взял её за руку. – Или эта потребность – идеальная?

– Наверное, всё-таки физиологическая, – серьёзно ответила Рушана, – когда один человек хочет познать другого…

К чему слова? Если это и физиологическая потребность, то она – лучшая из всех человеческих потребностей! Я молча склонился и поцеловал нежную ручку Рушаны…

– Нет, так неудобно, – неожиданно для нас обоих заявил я, сползая с подлокотника на диван. – Лучше я сразу перейду к социальным потребностям, – добавил я, взяв в руку трубку телефона.

Рушаночка промолчала, только чуть склонилась в мою сторону. Тогда я снова отложил телефон и пододвинулся к ней. Положив голову ей на плечо, я начал нежно гладить её длинные пальчики.

– Какие у тебя красивые пальчики, – восхищался я, покрывая их поцелуями.

…Откуда такая нежность?..

Рушана сидела молча, с каким-то задумчивым, чуть отрешённым видом…

– Я люблю тебя… – прошептал я, ласково касаясь её лица подушечками пальцев.

…Откуда такая нежность?..

– У нас с тобой взаимно… ведь мы искренни друг перед другом… – подумав, тихо ответила Рушаночка, – по крайней мере, на 50 процентов…

Она повернула ко мне своё прекрасное личико…

– Какая ты красивая! – проговорил я с восхищением, упоённо любуясь её восточными чертами. – Жаль, что я мы так редко видимся…

– Но если бы виделись постоянно, ты бы уже, наверное, говорил: “Опять Рушана, опять то же лицо...”, а так ты при каждой встрече восхищаешься мной, – нашла “плюс” Рушаночка.

– Как мне тебя не хватает… – в жизни, – прошептал я, глядя ей в глаза.

– Я знаю. “Но я другому отдана…”, – ответила она строчкой из Пушкина.

Я промолчал, просто наклонил голову.

Рушана заглянула мне в глаза и улыбнулась. Я улыбнулся ей в ответ.

– Какой ты смешной!.. – сказала она.

– Смешной? – спросил я, слегка удивившись.

– Нет, не смешной, – поправилась Рушаночка, – просто не такой как все. Ты отличаешься от других.

Она ласково провела рукой по моим волосам.

…Откуда такая нежность?..

– Какие у тебя кудри, как у Пушкина! – произнесла она.

– Они сейчас грязные, – смущённо пробормотал я, – а когда чистые, они – пушистые.

…Мы сидели и глядели друг другу прямо в глаза.

– У тебя правый глаз больше левого, – неожиданно сказала Рушана.

– Да? Я и не замечал, – удивился я.

– Они у тебя вообще разные: один печальный, а другой весёлый. Даже морщинка от правого глаза идёт вниз, а от левого вверх! – разглядела она.

– Может быть, – сказал я, – я тоже обратил внимание, что стороны лица у меня различны: одна какая-то усталая, с впалой щекой, а другая – вполне довольная жизнью.

– Видимо, когда склеивали две половинки твоей головы, не смогли найти абсолютно одинаковые и склеили похожие, – предположила Рушана.

– Возможно, – ответил я, – у меня и рисунки на руках различны.

Мы начали разглядывать линии на руках друг друга. Рушаночка неожиданно для меня проявила знания в хиромантии и прочитала по линиям моей руки, что у меня есть определённая миссия в жизни, а также художественные и музыкальные способности, которые я до сих пор не развил. Также она разглядела, что я всё-таки женюсь (лет в 30) и у меня будет довольно много детей.

– Значит, и я буду счастлив!? – спросил я её.

– Знаешь, в жизни человека есть только один рай – потерянный, – как приговор произнесла Рушана. – Обычно человек только через некоторое время понимает, как он был счастлив… И тогда он начинает всем рассказывать про своё, уже прошедшее, счастье.

– Нет, я вообще-то ощущаю счастье и непосредственно в тот момент, когда оно приходит ко мне, – возразил я. – Вот, например, сейчас я счастлив, – добавил я, – и поцеловал её. Она закрыла глаза и ответила на поцелуй…

…Откуда такая нежность?..

Очнувшись от нахлынувшего на нас счастья, мы вернулись к хиромантии.

– Как много у тебя “колец” на запястье, ты проживёшь долгую жизнь, лет 80, наверное, – сказала Рушана, – а я лишь 60.

– Да? А зачем? Что я буду делать без тебя, Рушаночка? Какая у меня, оказывается, печальная миссия! – ничуть не обрадовался я столь долгой, предстоящей мне, жизни.

– Нет, это не печальная, это светлая миссия, – успокоила меня Рушана. – Наверное, ты один будешь ухаживать за моей могилкой и носить мне цветы.

– А как же твой муж, дети? – удивился я, – неужели они не будут навещать тебя?

– Будут, конечно, но только по праздникам, – ответила Рушаночка, – а ты постоянно. А если я уеду на Сахалин, и меня похоронят там, ты ведь будешь приезжать на мою могилку? – спросила вдруг она.

– Конечно, буду! – ответил я, – по крайней мере, раз в год.

Мы ещё немного посидели рука в руку, глядя друг другу в глаза.

– Пора переходить к социальным потребностям, – улыбнулся я и взял в руку трубку радиотелефона.

– А я перейду к биологическим, – улыбнулась в ответ Рушана и пошла разогревать суп.

Я набрал номер телефона дяди Юры. Он был дома и сказал, что плёнки для папы он приготовил, так что я могу зайти и взять их. В ответ я сказал, что я рядом, в Казани, буквально через двор от него и скоро зайду к нему.

Положив трубку на место, я прошёл на кухню.

– Ой, а я сказал, что зайду скоро. А кассета ведь ещё не переписалась? Ладно, я зайду к тебе потом за кассетой, – сказал я Рушане.

– Заходи. Может, покушаешь? – спросила меня она.

– Нет, Рушаночка, спасибо. Люди обычно любят кормить своих родственников, а отказываться будет неудобно. А вообще, я сытый, мы плотно поели у Володи. Давай, просто чаю попьём, – ответил я.

Рушана начала разливать по кружкам чай.

– Как я люблю твои ручки! – восхищённо проговорил я, глядя на её красивые и ловкие пальчики.

– А ноги? – не оборачиваясь, спросила она как бы в шутку.

– Ноги… – тоже люблю! – ответил я, засмотревшись на её сильные стройные ножки.

– Вот сейчас мне 18 лет, а когда мне будет 20, мы с тобой поедем в Южную Америку, да? – вдруг напомнила она о нашем обоюдном желании посетить этот сказочный материк, на котором родились любимые нами латиноамериканские танцы.

– Может, поедем, когда тебе будет 21 год, – попробовал я перенести хотя бы чуть-чуть в будущее это путешествие, боясь, что за два года я даже 1000 долларов не накоплю.

– Нет, зачем же откладывать, – решительно произнесла Рушаночка.

Ну как можно спорить с любимым человеком, да ещё с таким решительным? 20, так 20…

Она поставила чашки перед нами и присела за стол. Речь зашла о путешествиях, в том числе и о моём прошлогоднем путешествии автостопом по странам Восточной Европы.

– А тяжело общаться с водителями-иностранцами? – задала вопрос Рушана.

– Да нет, не очень, – ответил я, – даже здорово! Ведь когда люди говорят на одном языке, они особо не пытаются сблизиться, потому что и так вполне понимают друг друга. А вот когда люди говорят на разных языках, они пытаются понять друг друга и, потихоньку сближаясь в языке, сближаются и в общении. Часто такое дружеское общение перерастает в настоящую дружбу, и уже трудно расставаться с водителем, когда наши пути расходятся. …А с другой стороны, конечно же, тяжело. Особенно в первые минуты разговора, когда водитель остановился и хочет быстро понять, по пути нам с ним, или нет, и вообще, что от него хотят. Поэтому разговорный минимум нужно знать обязательно, по крайней мере, заучить несколько типично автостопных фраз на многих языках и иметь с собой карты автомобильных дорог той страны, в которой ты находишься, и той, в которую направляешься, – разговорился я.

– А что ты обычно говоришь на русском языке? – спросила Рушаночка.

– Обычно? – “Можно с Вами в сторону Питера?”. При этом можно добавить “сколько по пути” или “по трассе”. Но в любом случае лучше называть конечную цель своего путешествия, а не ближайший город, чтобы водитель понял, что ты не обычный “пассажир”, добирающийся куда-то по делам и наивно считающий, что за деньги тебя возьмёт любой водитель и доставит прямо до места назначения. А что ты – “попутчик”, путешественник, необычный человек, поездка с которым будет интересна и познавательна, – объяснил я одну из премудростей автостопа.

– Да, видимо, придётся тоже начать ездить автостопом, а то мне этим летом предстоит много поездок: сначала в Питер в психологический лагерь, затем в Плёс на археологические раскопки, потом в Иваново на OkSEJT [летний молодёжный Эсперанто-лагерь западной части России – прим. автора], а денег мало, – сказала Рушана.

– Это, конечно, здорово, но одна лучше не езжай. Мало ли что может случиться в дороге, – попытался я образумить её.

– А с кем ехать-то? – задала она резонный вопрос, на который я не смог ответить. Конечно же, я очень хотел посетить эти мероприятия, тем более в компании Рушаночки, но… К сожалению, работа есть работа, она требует ежедневного прихода. А отпуск летом мне теперь дадут лишь года через два, так как желающих получить летний отпуск много (хотя большинство народа всё равно сидит дома, и, скажем, делает ремонт, который можно сделать и зимой, или вообще продолжает ходить на работу), а отпусков мало.

Разговор перешёл на психологию и Эсперанто.

– Интересно, как ты общаешься с Володей? Вы ведь такие разные… Видимо, Эсперанто действительно сближает людей, – спросила Рушана под конец разговора.

– Конечно, сближает! В обычной обстановке, вероятнее всего, я просто не смог бы с ним общаться… Впрочем, автостоп тоже помог мне научиться общаться с самыми разными, подчас абсолютно противоположными мне, людьми, – подтвердил я.

За интересным разговором время пролетело быстро. Вместе с ним пролетели и по 2 кружки чая.

– Ой, мне уже пора идти к родственникам, – опомнился я, – я ведь сказал, что скоро приду. Да и намеченное мною время отъезда неотвратимо приближается…

– Ладно, пока. Заходи за кассетой. А ты после VER’а ничего больше не написал? – на прощание спросила Рушана. [VER – Поволжская Эсперанто-встреча – прим. Автора]

– В общем-то, нет. Разве что в ночь перед “Айшой” родилась песенка, кстати, посвящённая тебе, но она какая-то попсовая получилась, поэтому я не буду её тебе петь. Ладно?

– Ладно. Пришли мне, пожалуйста, то стихотворение, которое ты мне в Ульяновске читал, и на обоих языках – попросила она.

– А я и забыл! Я ведь привёз с собой почти все свои стихи, – опомнился я и полез в рюкзак за папкой.

Рушаночка погрузилась в чтение стихов… Я, конечно, торопился, но не мог, а точнее, не хотел отвлекать её от этого занятия. Мне так нравилось наблюдать, как меняется её лицо в зависимости от читаемого стихотворения! Тем более, что стихи это были мои, а некоторые, кроме того, посвящённые ей, моей любимой Рушаночке…

– У тебя так легко получается! – восхитилась Рушана, глядя на то самое стихотворение, “Amemo” – “Привязанность”, посвящённое ей не так давно.

– Легко? – удивился я. – Не так уж и легко, – пронеслось в голове, – дня четыре писал, да ещё и на двух языках, причём практически одновременно.

– По крайней мере, так кажется, – ответила она. – Как будто ты взял и сразу на двух языках описал все свои чувства ко мне!

– В принципе, да, писал я практически одновременно, но оригинал всё же я писал на Эсперанто, а потом уже переводил на русский, – сказал я. – Особенно сильно я задумался над переводом чудесного эсперантского слова “amemo”: нежность, привязанность – всё как-то не то…

– Всё равно незаметно никакой натянутости, и строчки почти абсолютно одинаковы! – продолжала восхищаться Рушаночка.

– Вообще-то чуть-чуть заметно. Я читал это стихотворение, точнее, его вариант на русском языке, одной поэтессе, и, после того как я добавил, что это перевод моего же стихотворения с международного языка Эсперанто, она сказала, что у неё промелькнула, было, мысль, что так обычно звучит, когда поэт переводит своё стихотворение на другой язык, но она отбросила эту догадку, так как не могла представить себе, что я способен написать такое стихотворение на неродном языке, – объяснил я.

– А это что? – спросила Рушана, наткнувшись на стих “Мой ангел”.

– Это моё последнее стихотворение. Оно от женского лица, – ответил я.

– Та попсовая песенка, о которой ты мне говорил? – продолжала спрашивать она.

– Нет, Рушаночка, та песенка нигде не записана, и вскоре я забуду её. Ты почитай лучше этот “женский” стих. Возможно, он тебе понравится, – остановил я её расспросы.

…Внимательно прочитав его, Рушана подняла на меня глаза.

– Нормально? – спросил я осторожно.

– Нет… Не просто нормально. Больше, чем нормально! – вернула мою уверенность в себе Рушана. – Мне оно очень понравилось, – добавила она.

– Кстати, перед ним я ещё одно хорошее стихотворение написал. Что-то его не видно здесь… Видимо, я его так и не распечатал. Хочешь, прочитаю его тебе наизусть? Если, конечно, вспомню, – спросил я Рушаночку.

– Да, хочу. Вспомни, пожалуйста, – попросила она меня.

Когда меня так просят, нежно глядя мне в глаза, – я на всё способен, – даже вспомнить стихотворение, уже начинающее забываться!

– Спасибо, – просто, но прочувственно, сказала Рушаночка после того, как я замолчал.

Я не знал, что ответить на это, поэтому я просто прижался к её плечу.

– Возьми, – она протянула мне стопку стихов.

– Зачем? Я ведь их специально для тебя привёз! – удивился я.

– Для меня? Спасибо, – поблагодарила Рушана.

– Кстати, на VER’е ты говорила, что приготовила мне подарок на день рождения, но забыла его дома. Можешь сейчас подарить, – вспомнил я.

– Извини, но я уже и не помню, что хотела подарить тебе… – смутилась Рушаночка.

– Может, ты уже подарила кому-нибудь мой подарок? – улыбнувшись, спросил я.

– А вот это очень может быть, – улыбнулась она в ответ.

– Вот и хорошо! Лучше подари мне, пожалуйста, на память какой-нибудь из твоих рисунков, – попросил я.

– Сейчас, – сразу отозвалась она, и мы пошли смотреть её рисунки.

Рушана предложила мне выбрать один из двух своих импрессионистских рисунков. Оба рисунка были красивы, в обоих просматривался смысл и в обоих проглядывалась рука талантливого художника. Но на первый из них, на котором была изображена красивая девушка, я просто не смог долго смотреть, я сразу отложил его в сторону.

– Я боюсь её, – сказал я Рушане.

– Но почему? – удивилась она, – я думала, что тебе нравятся красивые девушки.

– Нравятся, но её красота – дьявольская. Она – ведьма! – объяснил я. – Покажи лучше другой свой рисунок.

– Странно, улыбочку я ей хорошую нарисовала, – продолжала удивляться Рушана, глядя на свой рисунок, но всё же протянула мне второй.

– Бери, если он тебе нравится. Мне он почему-то не очень нравится… В нём чего-то не хватает. Я бы лучше подарила тебе один из тех двух рисунков, – ответила Рушана.

– А ты подари мне оба рисунка: с мальчиком и с танцорами, – предложил обнаглевший я, – а то у меня на сайте нет символа бальных танцев.

– Хорошо, возьми, – великодушно разрешила Рушаночка. – На твоём сайте, наверное, будет много посетителей, – предположила она.

– Это почему же? – удивился я её оптимизму.

– У тебя ведь много друзей, – просто ответила Рушана.

– Спасибо, Рушаночка, за твои рисунки! – поблагодарил я вскоре. – Извини, но мне пора идти, – вернулся я с небес тихого счастья на беспокойную, суетную землю.

– Да, тебе уже пора, – спустилась за мной следом она, – заходи потом за кассетой.

– Да, конечно, – сказал я и поцеловал её на прощание, – пока, Рушаночка!

И тут я услышал звук сработавшего автостопа.

– Кажется, кассета уже записалась, – пробормотал я и пошёл проверять своё предположение.

Кассета действительно записалась. Я достал свою кассету и вышел в коридор.

– Ну вот, теперь у меня нет официального повода зайти к тебе ещё раз, – улыбаясь, огорчился я. – На “Грушинку” ты не едешь, да? – уточнил я, натянув на плечи свой большой рюкзак.

– Да, не еду, я в Питер поеду, – ответила Рушана.

– Значит, я не увижу тебя всё лето… – обречёно протянул я, крепко обняв её.

– Ты не отчаивайся, – успокаивала меня Рушаночка, – работай, пой песни, танцуй, делай зарядку, бегай по утрам… – выдала она целый список рекомендаций, с помощью которых, как я понял, я смогу прожить и без неё.

Я лишь улыбнулся в ответ. Может, я и смогу прожить без неё, но вот только жизнь эта будет совсем другой… Не знаю какой, но другой.

– Счастливо, Рушаночка, не забывай меня! – попрощался я и вновь поцеловал её. – Извини, я просто не могу оторваться, – у тебя такие сладкие губки!.. – оправдался я. – Пока!

Я вызвал лифт. Пока я ждал его прибытия, Рушаночка стояла за железной дверью и, улыбаясь, смотрела на меня. Я делал то же самое.

– Если родственники тебя не накормят, заходи. Я тебя накормлю! – крикнула в след она.

– Хорошо, – ответил я, зная, что в любом случае сегодня я больше не смогу зайти к ней, так как уже очень скоро я должен буду уехать из этого славного, душевного, тёплого восточного города…

4-13 июня 2000 года, гг. Казань – Новочебоксарск